Арис Казинян: С назначением командующим русской армией в Шушинском направлении армянина Мадатова ситуация начала резко меняться
Политика
Вторжение персидского престолонаследника в пределы Российской империи стало, несмотря на все предостережения, «официальной неожиданностью», точно так же, как и позиция мусульманского населения, проявившаяся в форме масштабной поддержки неприятельской армии приграничными татарскими караулами и активизации деятельности многочисленных «пятых колонн». Об этом пишет армянский журналист и исследователь Арис Казинян в своей книге «Ереван: С крестом или на кресте», являющейся попыткой фиксации и осмысления чрезвычайно пестрого спектра процессов, прямо или опосредованно слагавших характер развития данной территории, предопределив неизбежность превращения именно Еревана в главный центр Восточной Армении, а позже – в столицу восстановленного армянского государства.
Военный истории и летописец В. Потто, в частности, пишет, что вторжение огромной персидской армии в Карабах немедленно отразилось на всех соседних с ним восточных ханствах Закавказья, окаймляющих Каспийское море. «В руках Аббас-Мирзы было против России опасное оружие в лице изгнанных ханов, стремившихся вернуть свои владения, и он спешил воспользоваться им. Одновременно с занятием Елизаветполя сын давно умершего Селим-хана Текинского явился в Нуху, Мустафа в Ширван, сын Ших-Али-хана в Кубинскую провинцию, Гуссейн-Кули-хан в Баку, Мир-Хассан-хан в Талыши. Даже грузинский царевич Александр стремился проникнуть в Кахетию, в Дагестан пробрался Сурхай Казикумыкский со своими сыновьями и пятнадцатью нукерами», - пишет Потто, по словам которого, они пришли не столько с персидскими войсками, сколько с английским золотом.
Между тем, в конце августе 1826 г. судьба изолированного Еревана висела на волоске, пишет Казинян. Ермолов в своем письме государю пишет, что из двух возможных путей – в Эриванское ханство, чтобы перенести военные действия на территорию Персии или Карабах, чтобы усмирить «возмутившиеся мусульманские провинции», целесообразнее выбрать Карабахское направление. Ввиду того, что, не восстановив порядка в своих провинциях, что требует и времени, и войск, в Эриванское ханство идти невозможно.
Наряду с этим, русская армия в районе Гориса, где персидская армия подогнала пехоту и «довольно искусно управляемую одним англичанином» артиллерию, терпела неудачи.
К осени 1826 г. русское командование произвело кадровые перестановки в действующей армии, усилив, в том числе, «армянский фактор». С назначением командующим русской армией в Шушинском направлении Ростома Мадатяна, более известного под именем Валериана Мадатова, ситуация начала кардинально меняться. «Этот уроженец Карабаха был участником нескольких войн, в том числе Отечественной войны 1812 г. (тогда он удостоился Ордена Св. Анны II степени с алмазами – за Кобринский бой, Ордена Св. Георгия III степени - за бой под Калишем и пленение саксонского генерала Ностица, Ордена Св. Владимира – за Люцернский бой и Золотой сабли с алмазами и надписью «За храбрость» - бой у Плещеницы и пленение двух генералов)», - пишет Казинян, отмечая, что храбрость и удаль этого офицера граничили с безрассудством.
Он также подчеркивает и другой нюанс: в кампанию 1826 г. не меньшее воздействие на решительность его действий оказала национально-освободительная борьба армянского народа, вставленная в общий контекст Русско-персидской войны. Мадатову удалось предотвратить появление грузинского царевича в Кахетии и на Северном Кавказе (согласно британо-персидскому плану, именно это появление и должно было стать сигналом к Кавказскому восстанию против России), пишет Казинян.
«Изоляция грузинского царевича имела большое значение. Дело в том, что он призван был, помимо прочего, поднять против русских определенную часть христианского населения региона, таким образом – придать войне необходимую масштабность, соответственно – вырвать ее религиозный контекст (конфронтация между христианами и мусульманами) и вставить войну в контекст общекавказский», - пишет Казинян.
Однако царевич Александр для персов был лишь отдельным звеном длинной цепи стратегических разработок, поскольку основной же акцент ставился, конечно, на единоверцев. И в этом отношении опасность не миновала: в 1826 г., одновременно с наступлением персидской армии, восстали практически все бывшие правители упраздненных и перешедших в состав России (в период 1805-1813 гг.) ханств.
Тем не менее, в начальный период войны русская армия не располагала необходимыми средствами для ведения наступательных операций. И даже безудержный в своем рвении атаковать Валериан Мадатов был ограничен в действиях. Ввиду чего, на Мадатова были возложены исключительно оборонительные функции: прикрытие Дилижанского ущелья, удержание казахских тюрко-татар от восстания, прекращение разбоев, усмирение мусульманского движения в Елисаветполе и Шамшадине. Также категорически предписывалось, в случае появления персидской армии из Карабаха, отступить без боя к Красному мосту, занять позиции на реке Храм.
Но, как подчеркивает Потто, «Мадатов думал не об отступлении».
Продолжение следует.
Напомним, что книга Ариса Казиняна «Ереван: с крестом или на кресте» рассказывает об общественно-политической истории Еревана и ереванской местности (как среды обитания) c периода провозглашения христианства по начало XIX в. В книге помимо демонстрации основанных на архивных документах и источниках исторических фактов, рассматриваются основополагающие тезисы азербайджанской историографии и пантюркистской идеологии, призванной, фальсифицируя историю, как армянского народа, так и народов региона, присвоить их историческое, культурное и духовное наследие.
Военный истории и летописец В. Потто, в частности, пишет, что вторжение огромной персидской армии в Карабах немедленно отразилось на всех соседних с ним восточных ханствах Закавказья, окаймляющих Каспийское море. «В руках Аббас-Мирзы было против России опасное оружие в лице изгнанных ханов, стремившихся вернуть свои владения, и он спешил воспользоваться им. Одновременно с занятием Елизаветполя сын давно умершего Селим-хана Текинского явился в Нуху, Мустафа в Ширван, сын Ших-Али-хана в Кубинскую провинцию, Гуссейн-Кули-хан в Баку, Мир-Хассан-хан в Талыши. Даже грузинский царевич Александр стремился проникнуть в Кахетию, в Дагестан пробрался Сурхай Казикумыкский со своими сыновьями и пятнадцатью нукерами», - пишет Потто, по словам которого, они пришли не столько с персидскими войсками, сколько с английским золотом.
Между тем, в конце августе 1826 г. судьба изолированного Еревана висела на волоске, пишет Казинян. Ермолов в своем письме государю пишет, что из двух возможных путей – в Эриванское ханство, чтобы перенести военные действия на территорию Персии или Карабах, чтобы усмирить «возмутившиеся мусульманские провинции», целесообразнее выбрать Карабахское направление. Ввиду того, что, не восстановив порядка в своих провинциях, что требует и времени, и войск, в Эриванское ханство идти невозможно.
Наряду с этим, русская армия в районе Гориса, где персидская армия подогнала пехоту и «довольно искусно управляемую одним англичанином» артиллерию, терпела неудачи.
К осени 1826 г. русское командование произвело кадровые перестановки в действующей армии, усилив, в том числе, «армянский фактор». С назначением командующим русской армией в Шушинском направлении Ростома Мадатяна, более известного под именем Валериана Мадатова, ситуация начала кардинально меняться. «Этот уроженец Карабаха был участником нескольких войн, в том числе Отечественной войны 1812 г. (тогда он удостоился Ордена Св. Анны II степени с алмазами – за Кобринский бой, Ордена Св. Георгия III степени - за бой под Калишем и пленение саксонского генерала Ностица, Ордена Св. Владимира – за Люцернский бой и Золотой сабли с алмазами и надписью «За храбрость» - бой у Плещеницы и пленение двух генералов)», - пишет Казинян, отмечая, что храбрость и удаль этого офицера граничили с безрассудством.
Он также подчеркивает и другой нюанс: в кампанию 1826 г. не меньшее воздействие на решительность его действий оказала национально-освободительная борьба армянского народа, вставленная в общий контекст Русско-персидской войны. Мадатову удалось предотвратить появление грузинского царевича в Кахетии и на Северном Кавказе (согласно британо-персидскому плану, именно это появление и должно было стать сигналом к Кавказскому восстанию против России), пишет Казинян.
«Изоляция грузинского царевича имела большое значение. Дело в том, что он призван был, помимо прочего, поднять против русских определенную часть христианского населения региона, таким образом – придать войне необходимую масштабность, соответственно – вырвать ее религиозный контекст (конфронтация между христианами и мусульманами) и вставить войну в контекст общекавказский», - пишет Казинян.
Однако царевич Александр для персов был лишь отдельным звеном длинной цепи стратегических разработок, поскольку основной же акцент ставился, конечно, на единоверцев. И в этом отношении опасность не миновала: в 1826 г., одновременно с наступлением персидской армии, восстали практически все бывшие правители упраздненных и перешедших в состав России (в период 1805-1813 гг.) ханств.
Тем не менее, в начальный период войны русская армия не располагала необходимыми средствами для ведения наступательных операций. И даже безудержный в своем рвении атаковать Валериан Мадатов был ограничен в действиях. Ввиду чего, на Мадатова были возложены исключительно оборонительные функции: прикрытие Дилижанского ущелья, удержание казахских тюрко-татар от восстания, прекращение разбоев, усмирение мусульманского движения в Елисаветполе и Шамшадине. Также категорически предписывалось, в случае появления персидской армии из Карабаха, отступить без боя к Красному мосту, занять позиции на реке Храм.
Но, как подчеркивает Потто, «Мадатов думал не об отступлении».
Продолжение следует.
Напомним, что книга Ариса Казиняна «Ереван: с крестом или на кресте» рассказывает об общественно-политической истории Еревана и ереванской местности (как среды обитания) c периода провозглашения христианства по начало XIX в. В книге помимо демонстрации основанных на архивных документах и источниках исторических фактов, рассматриваются основополагающие тезисы азербайджанской историографии и пантюркистской идеологии, призванной, фальсифицируя историю, как армянского народа, так и народов региона, присвоить их историческое, культурное и духовное наследие.
